Поколение сильных

Память – то, что остаётся нам от уходящих ветеранов, ведь только они знают и хранят правду о героических событиях прошлых лет. Эту память они передают своим потомкам.

Николай Данилович Санкин родился 20 июня 1926 года в деревне Мшище Воловского района Тульской области.

Отец, Даниил Николаевич и мать Анастасия Ивановна Санкины (Мосолова) – простые крестьяне, работали в местном колхозе. Правда, его дед был из числа раскулаченных – впоследствии он перебрался на жительство в Серпуховский район, где до конца дней был пастухом.

В родной деревне была только начальная школа, где Коля  учился до 4 класса. Пятый класс пришлось оканчивать в  соседней деревне Черняевка – там была семилетка, но на этом он остановился. Не до учёбы было: в семье шестеро детей, а кто же поможет родителям, если не он? Окончательно Коля забросил школу в 1939 году – после того, как отец ушёл на фронт – началась короткая, но жестокая война с Финляндией.

Рано Николай взвалил на свои плечи взрослые заботы. Да тут ещё дед попросил помощи – некому было пасти колхозное стадо,  и теперь бабушка отвозила его на лето в Серпухов, а осенью забирала обратно  уже мама.

Предвоенную жизнь нельзя назвать простой. Например, по воспоминаниям Николая, колхозников снабжали неплохо – зависело от количества трудодней. Но многое зависело и от урожая – случится засуха, так приходилось и картофельные очистки сушить, перемалывать, смешивать с мукой и печь такой хлеб. Добавляли в хлеб и мякину – обмолот от гречки. Но, несмотря на трудности, народ был дружен – праздники и беды встречали вместе, старались поддержать друг друга. Если вдруг случится свадьба, собирались всем селом, гуляли по 3 дня у жениха, а потом ещё 3 дня у невесты. Вели и подсобное хозяйство – в основном выращивали просо и коноплю, из которой  жали самое вкусное масло. Зёрна конопли жарили и ели – никому в голову не приходило употреблять их иначе!

Однажды, произошёл такой случай. Стерёг Коля с дедом в лесу скот. Он – со стороны леса, а дед – со стороны поляны. Неожиданно появился волк. Коровы сбились в кучу, пытаются боднуть хищника, а тот только зубами и щёлкает. Коля испугался: «Дед, волк!» Пока дед прибежал, от волка и духа не осталось. Дед спрашивает: «Где волк?»  Коля: «Да вот же он, только убежал!» - Дед: «Обманул, негодник?» - «Нет!» Так и не поверил дед внуку.

Весной 1941 года Николай отправился вместе с двумя товарищами в один из подмосковных колхозов, близ Подольска. Ребята подрядились пасти колхозное стадо. Несколько недель всё шло хорошо, как вдруг…

«Однажды, это было в конце июня, мы пасли коров  недалеко от фермы, - вспоминает Николай, - неожиданно из деревни доносится до нас тревожный голос. Мы не расслышали, и не поняли, что случилось, но испугались. А когда вечером пригнали стадо обратно, увидели, насколько переменились люди. Они были как будто придавлены чем-то тяжёлым: Мы спросили: «Что случилось?» Нам ответили: «Война!»

Теперь гад не уйдет!

Старшего пастуха на следующий день вызвали в военкомат – ему был 21 год, а второму было всего 17. Остались мы вдвоём, но потом  он куда-то сбежал -  испугался.

Пришлось стеречь стадо одному. Постепенно обстановка менялась – рядом с деревней была река Пахра, а через неё переброшен мост. В один миг этот мост стал стратегическим объектом – со стороны Москвы в сторону Каширы по нему шли военные поезда. А для охраны  на обоих берегах появились зенитки – по две с каждой стороны, и к ним – прожектор.

Немцы пытались разбомбить мост, но зенитчики тут же открывали огонь, и вражеские самолёты опасались к нему даже приблизиться – бомбили беспорядочно окрестности. Сбрасывали фугасные и зажигательные бомбы. Одна из них – зажигательная, попала на скотный двор, где  сгорело около тридцати коров. После этого появился приказ: «Колхозные стада не держать в загонах, а оставлять в поле». Работы у Николая прибавилось.

Первые бомбёжки произошли в конце июня – начале июля  1941 года. «Слышу, ночью гул, зажигаются наши прожектора, – вспоминает Николай Данилович. - Один из них «ловит немца», тут же на него направляют свои лучи остальные – теперь гад не уйдёт! Начинают работать зенитки – в темноте  видно, мимо стреляют или нет. Попали – задымился самолёт, пошёл на снижение!

Немцы начинали бомбардировки со сброса осветительных бомб на парашютах – летит нечто горящее, становится светло, как днём».

Как ни странно, первая бомбёжка даже не испугала Николая. Со стороны он наблюдал, как бомбили Подольск, как летели самолёты на Москву, в другие города.

С самого первого дня войны Николай волновался за родных: «Как там они?» Однажды, пришёл к председателю:

- Отпусти, я должен отправиться домой, к родным!

- Но как же я это сделаю?  - ответил председатель, - все ушли на фронт, кто будет стеречь стадо? Потерпи!

Николаю пришлось потерпеть. Но в сентябре, председатель всё же согласился отпустить парня домой, дал денег на дорогу.

Когда он вернулся в свою деревню, то всё мужское население было уже на фронте – остались одни старики, бабы да дети. Среди оставшихся был и его отец – из-за контузии на финском фронте его оставили дома. Что делать? Помогать! И Николай решил пойти в местный колхоз – рабочие руки были очень нужны. В основном возил ночью  зерно на обмолот (днём лошади были заняты), но часто приходилось выполнять любую работу.

Немцы

Они пришли в деревню Мшище в конце осени. Пришли неожиданно – местные едва успели попрятать самое ценное.

«Сначала появилась техника, - вспоминает Николай, - за техникой – велосипедисты, а потом –  упряжки лошадей, которые тащили пушки.

Незадолго до их прихода, в деревне стали всё чаще появляться наши солдаты – каждый выбирался из окружения как мог, любыми путями. Один солдат остановился у нас и не успел уйти.

Как только фрицы вошли  в деревню – сразу начали бесчинствовать. Заходят в дом, забирают всё, что понравилось. Вошли они и к нам.  Что делать с солдатом? Бежать – поздно, решили спрятать.  Родители придумали такую хитрость – перед самым приходом немцев уложили его на печку, закрыли тряпками. Бегом к соседям – у них жила слепая девушка, её уложили на солдата сверху, а сбоку поставили доску – получилось нечто вроде лежанки. Как ни странно, эта наша затея удалась. Вошли фрицы, устроили обыск, но солдата не заметили, да и девушку не тронули. Поморщились только  – кому она нужна, убогая? Всё съестное и понравившиеся вещи они забрали. Была на мне  новая шапка, которую я забыл спрятать  – немец её сорвал, напялил на свою башку, подошёл к зеркалу покрасоваться. Отражение ему понравилось, сказал одобрительно «Гут!».

Отец сидел за столом. Немцев сразу  насторожил взрослый мужик в доме. После контузии батя был немножко странноватый, да ещё стриженый. Ему задают вопрос: «Партизан?», а он делает из пальцев клеточку, говорит: «Тюрьма!» Немцы кивнули головой: «Гут!» Если заключённый – значит  против советской власти, значит – свой!

После осмотра дома ушли на улицу. Смотрим – схватили поросёнка, тут же его начали резать, потом поволокли на свою кухню.

Оставшимся фрицам стало холодно – растопили печку, а ведь на ней солдат! Выдержит ли? Но парень молодец – не пикнул, вытерпел! Как стало темнеть – немцы ушли по делам. Тут-то мы и выпустили его -  ушёл огородами и больше о нём не слышали.

На ночь немцы в дом не вернулись. Тогда отец решил пойти на хитрость: снял с пола несколько досок, набросал стружек, добавил мусора всякого - навёл бардак. Мать он вымазал сажей – та легла, «заболела». И без того скромный дом превратился в грязный сарай.

Царский офицер – не предатель!

Утром фрицы вернулись и видят: кругом мусор, лежит грязная женщина, стонет. Поморщились, плюнули, сказали: «Рус  швайн, свин!» И – вон из дома. А нам это и надо было! Смотрим – написали на двери что-то оскорбительное на своём языке – больше нас не беспокоили».

Пример с отцом Николая, произнесшим слово «тюрьма», после чего успокоились немцы, показателен. Разбираться, политический он заключённый, или простой уголовник, они не стали. Возможно, и тех, и других они заочно считали союзниками и использовали как материал для своей агентуры. Из таких отщепенцев потом и формировались отряды предателей (вспомним генерала Власова) и полицаев, занимавшиеся грабежом мирного населения. Но для отца Коли объявить себя заключённым значило одно – спасти жизнь, выиграть время.

Вместе с передовыми отрядами в деревне появились и эсэсовцы. Что они делали во Мшищах, Николай не стал рассказывать, но один случай вспомнил: «Однажды подзывает эсэсовец какого-то старика к колодцу и говорит ему на чистейшем русском языке: «А что, дед, сколько человек может войти в этот колодец?» Была ли это издевательская шутка, или серьёзные намерения,  сейчас определить сложно. Но старик сильно перепугался – вести, что каратели в некоторых деревнях сбрасывали местных жителей в колодцы, до них  уже дошли. Правда, у нас фрицы этого сделать не успели».

Припоминает Николай Данилович и такой случай: «Был в нашей деревне старый царский офицер Иван Терентьевич Лабазников (в точности  фамилии он не совсем уверен).  Раз он «царский» офицер – значит, пойдёт на сотрудничество с «новыми властями» - решили те. Ему фашисты предложили стать старостой деревни, на что он ответил решительным отказом. За такое полагался расстрел, но старика трогать не стали – слишком стар и неопасен».

Всё зависит от человека – и офицер старой гвардии мог выступить на защиту Родины. А какой-нибудь важный чиновник, сделавший карьеру благодаря советской власти, мог пойти на сотрудничество с врагом. «Человеческая душа – потёмки!»

Свобода!

Настало время, когда фашистам пришлось бежать из деревни. При отступлении они поджигали дома – горящий сноп под крышу, и очень скоро вся изба, крытая соломой, полыхает как факел.

«Наш дом тоже подожгли, - вспоминает Николай, - но нам повезло – сгорела только крыша и часть потолка. Перед отступлением, фашисты перегнали в нашу деревню скот из разграбленного Богородицка – коров разместили на колхозном скотном дворе. Когда Красная армия перешла в наступление, стадо угнать не успели – тогда подожгли весь скотный двор и сбежали. Сгорело более 100 голов.

Деревня Мшище встречала освободителей! Герои были сильно измотаны и  голодны - обгорелые туши животных  стали их первым угощением. Не остались в стороне от такого «угощения» и местные жители – голод, как говорится, не тётка.

Если жители шли на хитрость, чтобы избежать вселения немецких солдат в свои дома, то сейчас они и рады были распахнуть свои двери для наших солдат–сибиряков, но у многих вместо домов остались обгорелые головёшки. У нас дом пострадал меньше. Пришли ребята, осмотрели,  старший говорит отцу: «Мы знаем, зачем ты устроил весь этот маскарад, но теперь в этом надобности нет, и не будет!»

Наши пробыли недолго – ушли дальше, а в 1942 году пришла повестка отцу. От контузии он почти оправился – пора громить новых гадов».

«Хочу на фронт!»

Дальше Николай вспоминает, как восстанавливали дом, как пилил лес в шести километрах от дома, как тяжело восстанавливалась деревня после короткой, но жестокой оккупации, как пытались получить первый урожай на истерзанной фашистами земле.

Так продолжалось до 1943 года, когда их, парней 1926 года рождения, вызвали в военкомат.  Так Николай попал в Калугу. Из семи человек годными к службе признали шестерых.

Николай Данилович рассказывает: «В Калуге стояло два подразделения  – учебный 365-й полк и 111-й маршевый полк. Я попал в учебный полк, в школу младших командиров. Правда, пришлось немного задержаться – сломал руку на учениях, но через два месяца был снова в строю. Пришёл в штаб – вижу, сидит капитан. Подаю ему документы - мне сразу дают звание, назначают инструктором молодых. Я говорю: «Товарищ капитан, я хочу на фронт!» Капитан удивился моему решению – ведь не редкостью были и те, кто старался избежать службы. Так я был зачислен в 111-й маршевый полк, рядовым.

По прибытии на фронт я попал во взвод пешей разведки 1249 стрелкового полка 377 Валгинской стрелковой дивизии, боевой путь которой лежал в сторону Прибалтики.

Наша дивизия перешла в наступление 14 сентября 1944 года, а за день до этого мы форсировали речку (название он не помнит), но не смогли. При форсировании очень многие погибли. На следующее утро началась артподготовка – вражескую сторону очищали дальнобойной артиллерией, катюшами, подавили почти все огневые точки противника. Помню, как остался один их снайпер – стрелял по нашим, пока мы переправлялись. Когда мы успешно форсировали речку, то погнались за этим снайпером – ему налегке было сподручней бежать, а мы мокрые, с оружием, стали отставать. Прицелились, прострелили ему колено, а когда поймали, смотрим – у него рукава все в нашивках. Видать, много угробил наших ребят. Хотели его уничтожить, но потом отвели к командиру, а после допроса расстреляли гада».

Взять «языка»!

Первую свою медаль «За отвагу» Николай получил за успешное выполнение ответственного задания. Дело было так: «Перед наступлением, мы получили задание взять языка. Отправились сначала проверить, где они ходят, приметили участок. Место удачное – лесная дорога. К одному дереву привязали тросик, протянули под дорогой, замаскировали пылью, ждём добычу. Слышим – едет мотоциклист, а в нём двое. Как они поравнялись с нами, мы натянули тросик и сбили обоих с мотоцикла. Одного прикончили сразу, а второго, с виду очень важного, при котором были документы, связали и поволокли в часть. Немец оказался не просто важным, а тем самым, что надо! Зверь матёрый – и документы такие, что нам тут же объявили благодарность, а чуть позже вручили медаль».

На фронте могло произойти всякое, любая необычная история могла стать реальностью, и Николай Данилович охотно рассказал одну такую: «Послали меня охранять штаб – там шёл военный совет. Шинели на мне не было, и за ночь я сильно замёрз. Утром освободился, побежал к своим, прыгнул в окоп. Гляжу – лежит и спит солдат. Прилёг рядом с ним спать, чтобы согреться. Мы часто так спали – под одной шинелью, прижавшись друг к другу. Заснул крепким сном, а когда проснулся, то узнал, что спал рядом с мертвецом – солдата незадолго до моего прихода убили, а я не обратил внимания.

Однажды у нас убило командира взвода автоматчиков. Мы с товарищем получили приказ: «Проводить нового командира в подразделение, нести охрану!» Ведём мимо холма, вдруг вылезает из укрепления немец, орёт своё «Хенде хох!» - дескать, сдавайтесь! Ага, как же! Дали мы по нему очередь, прикончили, но и он успел выстрелить. И надо же такому получиться – пуля угодила в автомат командира, срикошетив ему в грудь. Ранение очень тяжёлое – мы подхватили командира и понесли обратно. Остался ли он жив, не знаю,  так как нам сразу дали новое задание и больше его не видели.

Были у нас и провалы. Однажды получили приказ взять языка. Чтобы добраться до немцев, необходимо было пройти через минное поле. Шли след в след. И вот один из солдат сделал шаг в сторону и наступил на мину. Мина подлетела на метр и взорвалась – солдата сильно ранило в голову. Он закричал от боли, а немцы открыли шквальный огонь – еле успели унести ноги! Солдат тот умер через несколько часов».

Вспомнил Николай Данилович и один забавный случай: «Когда союзники перед самым окончанием войны открыли второй фронт, мы услышали, как ночью летит над лесом самолёт. Что-то вещают с него, разбрасывают листовки. А наутро смотрим – идут к нам сдаваться фрицы, и у каждого из них на ремне буханка хлеба висит. Оказалось что это французы. Нам они сказали: «Теперь мы за вас – Франция выступила против Германии». Нечего сказать – «союзнички».

Ангел Анна

Первое  и последнее тяжёлое ранение Николай получил при форсировании одной из латвийских речушек. Бой был ожесточённый, но тут пропала связь, а связист убит. Николай с другом получает задание восстановить связь! Бегом, под обстрелом, они пробежали с катушкой от блиндажа, где находился командир полка, к окопу, где находился командир батальона. Передали устное донесение, восстановили связь и отправились с ответным донесением обратно. По пути попали под сильный обстрел. «Позади разорвался снаряд, - вспоминает Николай, - и тут, как будто меня ударили дубиной. Я упал, вскочил и пробежал несколько метров, потом снова упал. Теперь в моей спине сидел осколок снаряда, было сломано одно ребро и, как я потом узнал, задет позвоночник. Мой товарищ, как мог, перевязал меня бинтами из наших запасов, велел сидеть на месте, а сам побежал за помощью. Да и донесение надо было передать. Рядом было болото – я отполз туда. В болоте легче защититься от осколков – там при взрыве они летят вверх, и у тебя появляется больше шансов уцелеть.

Помощь пришла скоро – вернулся товарищ с медсестрой, а с ними собачья упряжка и маленькая повозка. Не успели они подползти ко мне, как  рядом разорвался снаряд. Медсестру сильно ранило в ногу, но она не обратила на это внимания – в первую очередь перевязала меня, а её рану в это время зажимал рукой мой товарищ – чтобы хоть как-то остановить кровь.

Чудом мы выбрались живыми из этого пекла. Осколок вытащили в полевом госпитале, а меня отправили в Тарту, оттуда – в Выру, где я пролежал два месяца. Местное население к нам относилось плохо – многие были на стороне гитлеровцев, очень злились на нас, что мы нарушили их людоедские планы, если проходили мимо, то делали это молча!»

Конечно, не все жители Прибалтики были на стороне фашистов, но многим из них пришлось затаиться и надолго – их «людоедские» планы вновь обретут свою плоть и кровь лет через сорок, к середине восьмидесятых.

Прошло два месяца. Тяжелораненых, среди которых был и Николай, отправили в глубокий тыл в Иваново. По пути остановились в Москве – здесь сняли наиболее тяжёлых. Так Николай оказался в эвакогоспитале, временно расположенном в здании Министерства железнодорожного транспорта.

«Ухаживала за мной медсестра Анна – жена маршала  Конева, - вспоминает Николай Данилович. -  Ухаживала, как родная мать. Это благодаря её лёгкой руке я встал на ноги. Ко всем раненым относились как к детям, но Анна была настоящим ангелом – её заботу невозможно забыть. И те, кто ещё жив, наверное, помнят самоотверженность, материнскую заботу  и чуткость этой женщины».

Пал поверженный Берлин, придурковатый фюрер издох в своей норе, а по Красной площади парадом прошли воины Советской армии, бросив к подножию мавзолея Ленина штандарты гитлеровских войск и их прислужников, символизируя победу сил добра над силами зла. Но Николай ещё находился в госпитале – одиннадцать месяцев понадобилось ему, чтобы встать на ноги.  За проявленное мужество при выполнении задания он был награждён орденом Отечественной войны первой степени.

Только в июле 1945 года он покинул стены госпиталя – впереди была новая счастливая жизнь. Но не всё ему можно было теперь – молодой человек стал инвалидом.

Но не из тех он, кто сдаётся! Николай хотел жить и работать, приносить пользу своей Советской Родине. В 1946 году он выучился на шофёра и стал работать в Леспромхозе. Для послевоенной Москвы требовалось топливо, и Николай, несмотря на полученные раны, возил дрова для нужд жителей столицы – по 12 – 16 часов в сутки, отказывая себе в отдыхе.

Прошло несколько лет. Раны, полученные страной, потихоньку затягивались, отстраивались заново заводы, для трудящихся возводились дома, школы, больницы, объекты культуры и отдыха, ужасы войны ушли в прошлое, и многое изгладилось в памяти. Наладилась жизнь и у Николая Даниловича Санкина. Много где пришлось ему работать – водил он пассажирские автобусы, работал шофёром в горгазе. В 1947 году встретил он свою вторую половинку – Марию Афанасьевну Петрову, с которой прожил много лет, вырастил сына и дочь, подаривших ему четверых внуков. А теперь у него столько же правнуков.

Вадим МАЛЬЦЕВ.