До и после

(Начало. Продолжение – в следующем номере «Октября».)


Виктор Анатольевич Иванов – человек творческий. Он нашёл себя в живописи, поэзии, музыке, прекрасно поёт и играет на гитаре и балалайке. А в тарусском Доме детского творчества он обучает детей игре на гитаре вот уже много лет.


Чертой, разделившей судьбу Виктора на «До» и «После»,  стал Чернобыль.


- Виктор, какой след в Вашей душе оставил Чернобыль?

 

- Это боль, неизбывное горе, опалившее жизни и судьбы жителей тех мест и всех, кто соприкоснулся в зоне отчуждения с последствиями этой жуткой катастрофы. Это незаживающая рана, постоянно напоминающая о себе. Вместе с тем, для меня чернобыльская страница является одной из самых важных - она наполнена таким чистым светом памяти. Между моим нескладным прошлым и непонятным будущим Звезда-Полынь оказалась моей путеводной звездой. Я будто заново родился.

 

- Как Вы попали в ряды ликвидаторов аварии на ЧАЭС?

 


- В Чернобыль я попал по призыву Московского районного военкомата моей родной Калуги.

 

Я в то время работал художником-исполнителем в отделе главного архитектора на моторостроительном заводе, занимался разного рода оформиловкой. Хотелось какого-то творческого развития, что-то поменять в повседневности жизни. Собрал как-то свои живописные картинки и поехал в Абрамцевское художественное училище. Там к моему самодеятельному творчеству отнеслись с пониманием, хотя и предупредили, что учиться у них непросто. Спустя какое-то время мне пришёл по почте вызов на экзамены.

 

В воскресенье 6 июля я готовился к отъезду. Поздно вечером раздался звонок. Открываю дверь. Передо мной стоял офицер и двое молодых людей в гражданском. Мне под роспись передали повестку на военные сборы. Мама уронила чашку, отец пошёл на кухню, закурил. Сначала меня взяла досада, а потом молча затянулся «Беломором» и пошёл собирать вещи.

 

Конечно, мои переживали за меня, но с пониманием отнеслись к произошедшему, да и воспитан я был на советских традициях верности СССР. Военную присягу принимал под Красным знаменем в гвардейской 104-й воздушно-десантной дивизии, девиз которой был: « Себе – честь, Родине - слава!» Короче, кто, если не я? Так жизнь поставила вопрос.

 

- Много ли калужан было с вами, и какие чувства были у них?

 

- Калужан собралось у военкомата человек 80. Провожающих было немного. В путь отправились на двух «Икарусах». Мама и двоюродная сестра Лена так и стояли на месте, пока мы не свернули с улицы Поле Свободы.

 

Ни в военкомате, ни сопровождающий нас офицер ничего про Чернобыль не говорили. Было сказано, что мы едем в район Курской области, где будут проходить учения.



Спустя какое-то время с небольшими остановками мы прибыли в Курск. Нас разместили в старинных крепких казармах «первого полка», где мы сдали свою «гражданку» и получили военную форму. Интересно было наблюдать, как взрослые люди снова почувствовали себя призывниками, пришивали погоны, петлицы, подворотнички, крутили портянки.


В разговоре с солдатами КПП выяснилось, что данный полк является похоронным в прямом смысле. Личный состав его занимался сопровождением «груза-200» из Афганистана по всей стране до места погребения солдата с отданием воинских почестей.

- От Курска ваш отряд отправился сразу к месту аварии или были какие задержки?

- В скором времени получив сухие пайки, наш коротко стриженный отряд на крытых военных машинах был доставлен на одну из станций, где мы, собравшись на перроне, ждали электричку на Белую Церковь. По перрону ходила пожилая женщина в белом платке и, вглядываясь в наши лица, причитала: «Ой, война, война! Туда везут эшелонами, а обратно, батюшки, никого... Ох, изведут мужиков-то наших, ай, беда-беда.» Мы неловко расступались перед ней, отходили в сторону. Как-то было не по себе от слов этой старушки.

В вагоны входили с каким-то тягостным чувством неопределённости. Я уткнулся в стекло и поплыл в своих мыслях о будущем. В Белой Церкви нашу команду уже ждали «Уралы». На них нас доставили к месту расположения полка, палаточный лагерь которого раскинулся возле села Домановка Иванковского района Киевской области.

Мы прибыли на замену «партизанам»-горьковчанам. Спрашиваем: как там? Жить можно, говорят, и  нужно! Я оказался во взводе связистов. Рядом с нами в соседней палатке разместился взвод калужских медиков- резервистов, среди которых по возрасту и опыту выделялся врач-рентгенолог Борис Фельдман, большой эрудит. Он был старше всех нас, мудрее. К нему прислушивались, хотя не всегда и соглашались.

Как-то Боря сказал, что для того, чтобы сохранить лучше волосы, надо подстричься под «ноль». Мы дружно подставили свои головы парикмахеру-любителю из соседней палатки. Взвод медиков решил остаться при своих волосах. Было много смеха, когда мы предстали друг перед другом… Боря умрёт в 90-е годы одним из первых в нашей команде.

- Чернобыльская зона – что она представляла собой, и что вы там делали?

- В зоне отчуждения было введено военное положение. Военные сборы, согласно повестке, были рассчитаны на полгода, но здесь месяц шёл за три. Практически, сразу же мы начали участвовать в дезактивации ближайших к 30-километровой зоне деревень и сёл. Сама Домановка находилась в 5 км от зоны. Потом стали выезжать и на разные расстояния.

Работали мы без выходных. Служба, как-никак. Там, где мы проводили дезактивационные работы совместно с пожарными и военнослужащими, люди жили, встречали нас, обеспокоенные, с вопросами, на которые мы не могли с уверенностью ответить. Для всех эта беда была во многом непонятной. Мы старались как-то обнадёжить сельских жителей. И этим милым и доверчивым людям, да и нам самим казалось, что всё как-то наладится.

Из брандспойтов дезрастворами СФ мылись крыши, срезался по необходимости грунт возле домов, собирался радиоактивный мусор, потом загружался и вывозился на захоронение. Сёла уютные, чистые. Все в садах и зелени. Дороги к каждой деревеньке узкие, но довольно качественные, гладкие и ровные. Фон в деревнях был тысячные и сотые доли мл/рентгена.

- А чем вы занимались в свободное время?

- По возвращении в лагерь наступали часы хозработ и отдыха. Мы с Сашей Качулиным бросили курить и решили маленько оздоровиться. За палатками находился небольшой спортгородок с парой турников и брусьями. Лёлик, мой бывший одноклассник Володя Аксёнов, приходил к нам и крутил у виска: «Нашли место, где оздоравливаться! Скоро на ЧАЭС поедем, вот где санаторий будет».

Кстати, условия жизни были в нашем полку вполне нормальные. Питание приличное. Мясные борщи, тушёнки, сгущёнки. На столе всегда был чеснок. Ешь, сколько хочешь. Говорят, что он помогает и от радиации. Чай тоже, а вот на спиртное было полное табу. За употребление алкоголя строго наказывали: лишали надбавки к зарплате за Чернобыль.

Была в нашем военном лагере и баня, и летний клуб, на сцене которого выступали приезжающие к нам с концертами артисты. Это было не часто. В основном, местные самодеятельные и народные коллективы. И гитара звучала, и песни украинские. Вечером иногда показывали хорошие фильмы. Я обычно в это время уже валился спать. Была у нас и внутренняя служба. По разу, по два сходили в наряды: и в столовой картошку чистили, и посуду мыли, и на КПП дежурили, и под «грибком» на посту пришлось постоять.

Через несколько дней, после одного из выездов, наш взвод обучили правилам пользования дозиметрическим прибором ДП-5А. Приближалось время нашей вахты на самой «атомке». Все к этому были готовы, хотелось настоящего нужного дела, чтобы  было, что вспомнить потом.

- Были ли у вас несчастные случаи?

За день до выезда нашего батальона на станцию в полку случилось несчастье. На втором ПУСО (пункте санитарной обработки) под колёсами К-700 погиб мойщик, молодой парень-москвич.



«Кировец» был с большим многоколёсным прицепом. Солдат полез под прицеп -  смывать грязь. Водитель в кабине задремал, а когда очнулся от сна и посмотрел назад, солдата не увидел. Водитель посигналил, а тот парень, может, сразу и не услышал, да ещё в ОЗКа, в респираторе, а может, не успел выбраться, запутался в плаще.


На построении полка была минута молчания. А когда цинковый гроб, обитый красным ситцем, привезли для отправки домой и поставили в большой палатке, отведённой под красный уголок, все ребята приходили попрощаться с погибшим. Помню, зашли с Александром. Поклонились. Я тогда, наверное, впервые так глубоко и осознанно перекрестился и помянул его, как мог. Крестик я тогда ещё не носил, хотя был крещёный с младенчества в калужском храме Св. Георгия священником отцом Сергием.

 

 

Беседовал Вадим МАЛЬЦЕВ. 

 

 

Фото автора.