Под прицелом врага

(Начало. Окончание – в следующем номере «Октября).

Анна Алексеевна Климова (Иванцова) родилась 15 октября 1929 года на Смоленщине. Нынешний Куйбышевский район с её родной деревней Верхний Студенец стал частью  Калужской области только с 1944 года.

Мать Надежда Осиповна Борисенкова и отец Алексей Андреевич Иванцов – простые крестьяне, работали в местном колхозе хлеборобами. Отец ещё до революции успел дослужиться до звания унтер-офицера царской армии, имел награды, кровью заработанные на полях первой мировой войны. Кроме Анны, в семье было ещё двое детей – старший брат Алексей и младшая сестра Александра.

Что можно вспомнить о довоенном времени? Жизнь текла своим чередом. Её нельзя назвать ни лёгкой, ни трудной – были свои радости и беды, удачи и поражения. 

Одной из таких радостей была борьба с безграмотностью - после революции в деревне построили школу, где сельские ребятишки впервые получили возможность бесплатно учиться. В эту школу пошла и Анна. Правда, закончить успела только пять классов – началась война.

Неопределённость

Верхний Студенец – деревня немаленькая. На пересечении двух главных улиц образовалась небольшая площадь, где находился единственный ретранслятор, благодаря которому селяне получали свежие новости. Однажды у этого ретранслятора собрались все: тревожный голос Молотова возвестил  о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз.

«Люди как онемели, оцепенели, - делится воспоминаниями Анна Алексеевна. - Внезапно заголосили женщины, а за ними начали плакать дети. Все как будто предчувствовали, что грядут тяжёлые испытания. Мужчины засуетились, начали что-то обсуждать, некоторые сразу куда-то направились. Вскоре всё мужское население отправилось на фронт. Остались только старики, да бабы с детьми».

До 20 сентября 1941 года деревня жила как обычно. Урожай намечался знатный, и женщинам пришлось взвалить на свои плечи заботы по его уборке. Задачей детей было пасти колхозное стадо.

Самое тяжёлое – неопределённость. Никто не знал, что будет завтра, и от этого становилось только тяжелее. Вечерами селяне вели разговоры о том, что может произойти, но всё сводилось к тому, что ничего хорошего быть не может. Часто над деревней на низкой высоте пролетали наши  самолёты. Все они направлялись в сторону линии фронта, которая с каждым днём становилась всё ближе. Обратно ни один из них не возвращался…

«Все понимали, что враг рано или поздно придёт, - продолжает Анна Алексеевна. - Поэтому в местном райкоме партии сразу было решено подготовиться к возможной партизанской борьбе. В только что созданный  отряд были включены в основном местные коммунисты, которых оставили для работы в тылу (командиром отряда она называет человека под фамилией Аксёнов).»

Враг близко

20 сентября день был на редкость солнечный и тёплый. На фоне ярко-голубого неба была видна летящая по воздуху паутина. Было так жарко, что никто и не позаботился о том, чтобы прихватить тёплую одежду.

В этот день селяне буртовали картошку -  урожай был хороший, и работы хватало. В случае чего - хоть какие-то запасы на первое время. В колхозных амбарах осталось много зерна, которое не успели сдать государству.

«Нам  было очень  страшно:  в тридцати километрах  от нас  протекала река Десна, а в шесть часов утра за ней началась канонада. Грохот был очень сильный, и мы поняли, что скоро всё решится, рассказывает наша героиня. - Вдруг к нам прибегает учитель истории Степаненков Степан Дмитриевич. Он был человек партийный, и к его мнению мы всегда прислушивались. Кричит: «Немцы уже близко! Я получил приказ из райкома – весь хлеб сжечь, чтобы он не достался врагу!»  Женщины ему и говорят: «Вы уйдёте, а с чем останемся мы?» Подумав, Степан  Дмитриевич приказал  взломать замки амбаров и велел всем разобрать зерно. К приходу врага там и мышам ничего не осталось!»

Зерно прятали, кто во что горазд. Понабивали матрасы, мешки, нарыли тайников – авось, фашисты не заметят!  Правление строго следило, чтобы хватило всем. Кто опоздал к раздаче, с тем поделились остальные.

Около десяти часов вечера Аня возвращалась домой. Как только поравнялась с деревенским  оврагом, появились они! Немцев  было много. За мотоциклистами следовали крытые грузовые машины, за ними - лошади-тяжеловозы тащили телеги. Как только вошли в деревню, сразу направились  к домам. Анна побежала домой, чтобы сообщить остальным, но все уже знали.

Хуже зверей

Немцы вошли как хозяева. Первым делом растащили стог с сеном – пошёл на корм лошадям. Потом потребовали жрать. Мама отправилась в сени, собрала всё, что было, и вдруг неожиданно ушла из дома, пока немец её дожидался в комнате. Фриц сильно разозлился, но бить никого не стал. Поставил посреди комнаты табурет, на который и уселся.

Дети залезли на печку и притихли: авось не тронут! Так и вышло. Не дождавшись мамы, немец выгреб всё, что нашёл. И тут подоспели остальные – в избе  решили устроить ночёвку.  Ушли  только утром.

На второй день прибыли финны - эти оказались ещё хуже. Зашли во двор, ни слова не говоря, закололи поросёнка, положили его на повозку и отправились по своим делам.

Молодые девушки и мальчишки–подростки старались не попадаться на глаза «хозяевам». Брату Анны было уже около 14 лет, поэтому весь период оккупации ему приходилось больше прятаться, чтобы не попасться на глаза.

Школу, в которой недавно училась Анна, превратили в  штаб СС.

«Ещё летом, с июля по август у нас работали тыловики из  соседних городов, рыли за деревней противотанковый ров.  - Продолжает Анна Алексеевна. - К осени он заполнился  водой. А на третий день оккупации слышим со стороны рва страшный душераздирающий крик. Мы насторожились, попытались выяснить, но так ничего и не поняли. Потом  нам рассказали, что вдоль опушки леса шла еврейская семья – пожилая женщина и две молодых (скорее, мать и дочь), а с ними мальчик. И надо было такому случиться, что именно в этот момент по этой же дороге ехали на мотоцикле немцы. Женщин схватили и изнасиловали здесь же, потом поставили на край рва и расстреляли. Мальчика бросили в ров живым - там  он и утонул».

Новая власть – новые порядки.

Сразу после того, как оккупанты вошли в Верхний Студенец, был организован полицейский участок, назначен староста.

                                                          
Старостой стал бывший солдат  царской армии по фамилии Иванцов, который ещё во время первой мировой  провёл в германском плену три года. Там он немного освоил немецкий язык, и через него оккупанты доводили до местных свои распоряжения. Но, как утверждает Анна Алексеевна, он пошёл на эту должность по принуждению, и не был замечен в каких-либо зверствах или притеснениях местного населения.

В полицию из местных не пошёл никто, да и некому было – полицаи прибыли вместе с оккупантами. По прибытии они сразу взяли под охрану участок железной дороги. Теперь выйти за пределы деревни можно было только с их разрешения. С местными вели себя грубо, если что не так – сразу угрожали расстрелом.

«Однажды пошли с женщинами в лес, решили собрать малину, - вспоминает Анна Алексеевна. - На посту полицаи пересчитали нас по головам – как овец. Когда мы возвращались обратно, то решили срезать крюк – пошли другой тропой. Увидев, что кто-то приближается к ним с другой стороны, полицаи принялись в нас стрелять, ругаясь отборным матом. К счастью, нам повезло, но в следующий раз они пообещали всех пристрелить».

Основанием для расстрела могла послужить любая оплошность. Однажды в соседней деревне Грибовке кто-то из немцев, немного знающий русский язык, в разговоре с местным старостой спросил, не партизан ли он? На это староста ответил: «Да какой я партизан! У нас в деревне все такие!» Может, он хотел этим показать, что он как и все, но немец понял по-своему. В тот же день все оставшиеся в живых мужчины Грибовки были расстреляны.

Наиболее жестоко относились к местным эсэсовцы. За невыполнение любого их приказа – расстрел. Если потребовали какую вещь, или, например, решили увести корову, а ты воспротивился – расстрел.

«В конце января 1942 года эсэсовцы узнали, что в соседней деревне Ямное, которая была в двенадцати километрах от нас, несколько жителей сотрудничают с партизанами, - вспоминает Анна Алексеевна. - Позже мы получили известие, что всех мужчин этой деревни – в основном, стариков, загнали в сарай и сожгли живьём».
                                            
Постоялец

После того, как «непобедимый Вермахт» потерпел поражение под Москвой, деревня  Верхний Студенец вновь стала прифронтовой. Только теперь со стороны врага.

«Наш дом был единственным в деревне, в котором было две комнаты, - продолжает Анна Алексеевна. - В спальне поселился немецкий лейтенант с денщиком. Как мы потом узнали, он был австрийцем. Австрийцы лучше относились к нам, чем немцы, и уж намного лучше, чем финны. Однажды произошёл такой случай: была у нас через дорогу  баня на три семьи. Топили её по очереди, так же и мылись. Настала мамина очередь быть истопником, и когда баня была готова, к маме подходит староста, а с ним солдат. Староста говорит, что сейчас придёт мыться офицер. Моей маме и в мирное время мало кто мог перечить, а тут какие-то фрицы! - «Мне никто ничего не говорил, - ответила она неосторожно, - я баню топила для себя!»

Немец ударил маму, но она стояла на своём. Тогда её забрали в комендатуру, и стало ясно, что за такую провинность ей грозит расстрел. Мы втроём расплакались: пропала мамка! Вдруг выходит австриец. Русского языка он не понимал, но догадался, в чём дело. В комендатуру отправился сразу, и вскоре мама была на свободе.

Как-то раз произошёл даже забавный случай. Хранили мы под полом немного картошки. К весне она проросла, мама обобрала ростки и оставила подпол открытым – проветрить. Денщик что-то захотел взять в комнате, оступился, да и провалился под пол. На его дикие вопли прибежал австриец, а мы испугались – теперь нам крышка! Но он посмотрел, всё понял и начал хохотать! Обидеть нас не позволил».

Вадим МАЛЬЦЕВ.

Фото автора.